Вернулись в Москву, где Белокрылов приказал приложить все силы, чтобы разыскать Ракиту. Пуля и Дардык взялись за это с ревностью, потому как убийство Котовского весьма наглядно указывало, что ополоумевший Ракицкий решил перерезать всю спецбригаду.

Начали свои поиски закадычные дузья, так сказать, от печки, с которой затанцевались последующие события: района Чистых прудов и бомжа-свидетеля Кеши Черча. Здесь на пару и поодиночке они шатались по местным пивнякам, пока точно не выяснили, что Черча в округе давненько не видно, а последней его подружкой была Нютка.

Девица эта была спецбригадовцами, преобразившимися в пьющих отпускников, угощена на лавочке водкой до полного вдохновения на рассказ всей Кешиной биографии, но ничем не могла помочь им в розыске исчезнувшего дружка. Дардык уже махнул на Нюту рукой, перестав ей одергивать юбку, которую та норовила задрать в благодарность за угощение. Неугомонный же Пуля напоследок сумел-таки выжать из девушки воспоминание, что в предыдущее исчезновение Черч отирался на знаменитой московской площади с тремя вокзалами.

Друзья тут же бросили Нютку, которая, попытавшись опять засветить свои красоты ниже пояса, упала с лавочки. Направились спецбригадовцы к вокзалам Казанскому, Ленинградскому, Ярославскому.

На здешних просторных задворках им вновь пришлось заводить знакомства, пить водку, угощать сигаретами, изображать из себя то крутых, то бывалых, то пьяных перед многочисленными бомжами, попрошайками, всевозможным отребьем. Выяснилось, что Черча на этот раз здесь нет. Но так как Пуля и Дардык чистили весь день безрезультатно Чистяки, не годилось лишаться последней надежды в обретении ниточки на Ракиту через Черча. Они остались поболтаться здесь до утра.

Их усилия вознаградились перед самым рассветом, когда из нор и подземелий площади, от которой, громыхая буферами, всю ночь уходили на три стороны поезда, местная шушера выползла похмеляться. В этой обстановке упоминание о Кеше Черче Пуля словил от одноглазого золоторотца по кличке Бичура.

Пуля доставил корчащегося в похмельных муках Бичуру к Дардыку, сидевшему на багажном дворе с сумкой водки, пива, закуски, курева для «подследственных».

— Дардык! — крикнул Пуля, бредя с дергающимся Бичурой. — Этот кореш Кешу знает.

Амбал Дардык многозначительно надвинул линялую кепчонку на лоб, подсморкнул широким носом на сизой от ночной стужи роже и продолжил спектакль:

— Кешу? А как полно его кликать?

— Кеша Черч Чистяковский, — доложил, задыхаясь, Бичура будто прозвание легендарного Суворова-Рымникского или британского лорда в шестом поколении.

— Какой же Кеша с себя? — продолжил пытать Дардык Бичуру, у которого, казалось, от похмельной дрожи последний глаз сейчас вытечет.

— Волос редкий, глаз серый, зубов повыбито, шепеляво базарит…

— Выпьешь? — Дардык шевельнул в сумке бутылками.

— О-о, браты! — взвыл Бичура, умываясь слезой из одинокого ока.

Он по-тюремному сел перед Дардыком на корточки, унимая пляску рук тощей грудью. Дардык налил полстакана водки, Бичура цапнул дозу, выхлебал. Ему добавили пива, вручили бутерброд со шпротами.

Молниеносно пил, давился, глотал, жевал Бичура, всем телом демонстрируя признательность. Все закурили.

— Чего ж вас с Кешей свело? И когда это было? — осведомился Дардык.

— А тебе Черч зачем? — тоже поинтерсовался битый жизнью Бичура.

— Нютка, девка его, с Чистяков ищет. Чегой-то с комнатой у нее получилось, — полуграмотно стал объяснять Дардык.

— Да дело верное, — поддержал Пуля. — Комнатуха ей ломится за выселением. Черч-то о том мечтал.

— Ну да? — почтительно спросил Бичура, уже забывший, когда имел свою крышу над головой. — Фарт путевый. Комнатуху всегда пропить можно.

Дардык и Пуля озадаченно переглянулись на такую неожиданную реакцию.

— О Нютке-то Кеша базарил, — продолжил Бичура, одноглазо помаргивая. — Недавно тут Черч крутанулся. Отбыл куда-то подале на товарняке. Кеша теперь под полным присмотром небесной канцелярии. Вишь, чудесность над ним произошла.

— Чего-чего? — перебил его Дардык.

— Можно вдогон граммульку? — спросил Бичура.

Дардык отмерил ему еще полстакана. Бомжара уже без конвульсий эту дозу сглотнул, затянулся сигареткой вместо закуски и сообщил:

— Бог распорядился Кеше на свете девяносто три года жить.

— Ровно девяносто три? — спросил Пуля.

— Ну да. Точно эту цифру Кеше сообщили после того, как заговор над ним произвели. Замочить Черча один крутой на Чистяках решил. Подловил, как положено, ночкой во дворе, финку достал и на перо Кешу ставит. Как мочильщик размахнулся, гонец из темноты вылезает и кричит: «Амба! Нельзя этого человека убивать!» Мочильщик нож кинул, на коленки упал. А гонец небесный Кеше базарит: «Будешь жить ровно девяносто три года. А покуда линяй из Москвы».

— Что за гонец такой? — проговорил Дардык.

— А его все Чистяки и Сретенка знают. Никифор-богомолец.

— С неба, что ли, этот Никифор сходит? — уточнил Пуля.

— Зачем с неба? — важно округлил глаз Бичура. — Дворником он на Сретенке вкалывает. Но имеет связь с небом.

— Может, он с инопланетян? — засмеялся Пуля.

Бичура покачал головой.

— Я, ребята, на эту тему бы не шутил.

— Ты чего, братан? — мигнул разошедшемуся Пуле Дардык. — Он не в обиду сказал.

— Не в обиду, — подтвердил Пуля. — А что ж с тем мочильщиком, с крутым-то?

— Крутой на коленках стоял и просил Никифора его простить. Никифор ему: «Вставай и иди, больше не греши». Мочильщик тот на следующий день все свои капиталы Никифору сдал, джип крутейший свой ему пригнал. Говорит: «Бери все. Пользуйся, Никифор, во славу Божью».

— Откуда ж такие подробности, если Кеша сразу после того с Чистяков соскочил? — спросил Пуля.

— Это уж братва с Чистяков и Сретенки дополнила.

Дардык и Пуля внимательно переглянулись, слаженно вычленяя про себя нужные детали из полугалиматьи-полубреда Бичуры.

Когда бомж, премированный еще стаканом пива, отбыл, спецбригадовцы в разгоревшемся свете осеннего утра проверили свои пистолеты, запасные обоймы. Пошли на станцию метро «Комсомольская», чтобы побыстрее добраться до Сретенки, где их, как гонцов ада, давно заждался бывший коллега Женя Ракита. ***

В это утро джип, о дарении которого «гонцу небесному» Никифору плели небылицы Чистяки и Сретенка, Ракита приводил в порядок в гараже после тряски на нем по проселочным дорогам к Котовскому и обратно. Поэтому он не смог заметить, как Дардык и Пуля, выяснившие на Сретенке адрес Никифора, ужами скользнули по двору и влетели в дворницкую каморку с пистолетами в руках.

Никифор после того, как Ракита ушел в гараж, долго молился в это утро, будто что-то предчувствуя. Когда дверь распахнулась от ударов ног спецбригадовцев, он стоял на коленях перед иконой Царственных Мучеников.

— Ты Никифор? — окликнул его от двери Пуля.

Никифор, не торопясь, встал с пола, повернулся и, печально улыбаясь, посмотрел на ворвавшихся.

— Я — раб Божий Никифор.

— Где Женя Ракита? — навел ствол ему в лицо Пуля.

— Я никого в своей жизни не сдавал, — проговорил Никифор. — А вам и под самыми страшными пытками ничего не открою.

— Чем же мы такие выдающиеся? — спросил Дардык.

— Вы — вонь чекистская, — как бы объясняя, размеренно произнес Никифор, помаргивая глазами.

— Что-о? — взвыл Пуля, шагнул и ударил Никифора в живот ногой.

Тот схватился за живот, побледнел и осел на пол. Пуля профессионально целил в брыжейку кишечника. Она лопнула, боль от внутреннего кровоизлияния полоснула Никифора.

— Ты с чего взял, что мы из ФСБ? — осведомился Дардык.

Никифор постарался, чтобы лицо его осталось бесстрастным, сказал пересыхающими губами:

— Я не имел в виду, что с ФСБ. Вы ж Евгения ищете, служили вместе. Вы кэгэбэшники бывшие, падаль чекистская. Вас сразу и по палачеству видать. — Он скосил глаза на стоящего над ним Пулю.