Мариша криво улыбнулась.

— Ты в церковные дела так влез, что будто поп разговариваешь. Все это я с монастырских лет знаю.

Опер неожиданно резко заключил:

— Паршиво знаешь! Единственное, что ты сейчас правильно можешь делать, это молиться. Молись и не вякай.

Кострецов опустил глаза, сам удивившись внезапному ожесточению к девушке. Ему вдруг стало стыдно перед этой воровкой, наркоманкой, стукачкой. Почему? Возможно, потому, что капитан внезапно вспомнил и недавно легшего между теми жерновами на Сретенке Никифора.

Подумал опер:

«Вот поди ж ты, как расстреляли Никифора в дворницкой, так и забыл я о нем как еще об одном проходном убийстве, тем более не на Чистяках, а на земельке Ситникова. А сейчас вот явственно всплыл странный тот человек в сбитых сапогах, посверкивающий своими светлыми глазами».

В этот вечер вернувшийся из командировки митрополит Кирин почувствовал себя в своей истоптанной милицейскими ботинками квартире скверно, как и предполагал Кострецов в разговоре с Маришей.

Ожидавший хозяина Вадим Ветлуга первым подробно доложил Кирину о происшедшем здесь и на даче. Денежные суммы, бывшие в сейфах, были для Гоняева незначительны. Поэтому он больше обеспокоился легко открытыми запорами.

— Что за виртуоз? — недоумевал Кирин, нервно оглаживая бороду. — За одну ночь хапнул два моих сейфа швейцарской работы, с уникально зашифрованными кодами?

Ветлуга, получивший от милиции полную информацию о ночных действиях Вована, испереживавшийся, что бригадир может расколоться, откуда он узнал коды, соврал:

— Знаменитый медвежатник работал!

— Ну и вор в России пошел, — гундосил владыка, — не успеют на Западе лучшие умы новую сейфовую защиту изобрести, как у нас ее с ходу чистят.

Кирин поблагодарил за беспокойство Ветлугу, весь день мотавшегося его представителем вместе с милиционерами. Особенно митрополит помянул «алмазный» документ, которого в сейфах этой ночью не оказалось. Ветлуга этому обстоятельству горячо обрадовался, даже больше, чем известию об аресте Вована. Он решил, что, попав в руки к бандиту, потом выкрутившись, все же сумел перехитрить судьбу.

Когда отец Вадим ушел, Гоняев позвонил Ловунову, сообщил об ограблениях и попросил срочно приехать.

Ловунов вскоре прибыл и с порога кабинета засверкал зелеными зенками, приговаривая:

— Позор и бесчестие. Возмутительно! Митрополита русской церкви грабят как торгаша, ни с саном его не считаясь, ни Бога не боясь.

— О чем вы, Виктор Михайлович? Какая у вора боязнь? — отмахивался Кирин.

— Да ведь они сами верующие. Поглядите по телевизору зону или тюрьму — все почти с крестиками, за колючкой храмы возводят. Я, владыка, сам с Богом не в очень хороших отношениях, но эта-то сволочь, братва, как ее еще там называют? Ведь православными себя изображают.

Кирин горько засмеялся, потом воскликнул:

— Бросьте вы, ей-богу! Да кто мы такие все, включая верующих, неверующих, бандитов, торгашей, попов, вас, меня, почему-то называющие себя русским народом? Именно — народом. А все это с 1917 года не народ, а население! Православный народ, народ Святой Руси — это совсем другое. Его давным-давно нет и уж не будет. Потому ни в чем, ни с кого и спрашивать нечего.

Присел Ловунов на кожаный диван, ошеломленно поглядывая на едва не заплакавшего митрополита, проговорил:

— Как же с такими мыслями жить можно? Тем более вам, архиерею?

— А вот так и существую, — проговорил Кирин, желчно усмехаясь. — На двух самолетах летаю, то на швейцарской вилле поживу, то на подмосковной даче… Ладно, Виктор Михайлович, вернемся к нашим алмазикам. Как это вовремя Дополнительное соглашение-то наше я вам перекинул! Кто знает, а вдруг вор документ бы наш у меня заодно прихватил? У вас, надеюсь, он вне опасности, не пропадет?

— Вряд ли специалист любого уголовного класса осмелится лезть в мой сейф на работе, ведь это администрация Президента Российской Федерации, — веско произнес Ловунов. — Выше ведомства в нашей стране нет.

В этот момент раздался длинный звонок во входную дверь.

Кирин прошел в прихожую, открыл. Перед ним в лучших макияжных переливах и элегантно-траурном туалете стояла Мариша, уткнув свои неотразимые очи в переносицу митрополиту. Она с незабытой выучкой монахини вдруг притушила их, смиренно поникла лицом и фигурой, положила одну ладонь на другую, как следует для благословения, склонила головку, попросив:

— Благословите, владыка.

Кирин автоматически осенил прекрасную незнакомку крестным знамением. Та поцеловала у него руку, назвалась:

— Я Мария, была монахиней, потом бес попутал жить с архимандритом Феогеном. Простите меня ради Бога.

Митрополит вынужден был по правилу ответить:

— Бог простит, и я прощаю.

Мариша порывисто придвинулась к Кирину, обдавая его томными запахами парфюмерии и молодого женского тела, проговорила:

— После гибели отца Феогена, царствие ему небесное, я совсем одинокой осталась. Помогите, владыка, по жилищному вопросу.

В раздумье стоял Гоняев, а девица шагнула еще ближе, едва не давя его бюстом. Он отступил в прихожую, пригласил зайти.

Ловунов уже перешел из кабинета в гостиную. Увидев входящую красавицу, он подобрался будто гончий пес, изобразил лучшую свою бойцовскую улыбку. Кирин сказал, кивая на Маришу:

— Это Мария, знакомая покойного архимандрита Феогена. Помните, я вам рассказывал?

Холостяк, любитель женщин, Ловунов не вслушивался в слова митрополита, вошедшая девица очаровала его сразу.

— Очень приятно, Мария. Я — Виктор Михайлович Ловунов, — представился он ей.

— Можно просто Маша, — улыбнулась она, мгновенно уловив настрой этого зеленоглазого.

Мариша тут же вспомнила эту фамилию, упоминавшуюся Кострецовым по алмазному раскладу, и посмотрела на Ловунова еще более чарующе.

— Так что с жильем? — напомнил ей начало разговора митрополит.

Снова потупила глаза-озера Мариша.

— Архимандрит Феоген завещал мне свою квартиру, — врала она. — Но никаких бумаг по этому поводу я не обнаружила. Быть может, они остались на его рабочем месте в патриархии? Нельзя об этом узнать, владыка? — обращалась она к Кирину, а неотрывно смотрела, звала взглядом Ловунова.

Тот и вмешался:

— Надо помочь девушке. У Феогена остались какие-нибудь родственники, которые могут претендовать на освободившуюся жилплощадь? — спросил Ловунов Кирина.

— Не знаю, — ответил Гоняев и усмехнулся, заметив охотничий блеск в глазах напарника. — Вы, Виктор Михайлович, больше меня в таких делах понимаете. Вот и посоветовали бы девушке. Покойный Феоген нам много полезного сделал.

Ловунов кинул взгляд на наручные часы и будто бы спохватился:

— О, мне пора, владыка. Маша, — кивнул он Марише, — если вы не на машине, я вас могу подвезти. А по дороге посоветуемся.

— Спаси Господи, — отвечала Мариша с поклоном, отчего декольте отошло, обнажив под ним женские прелести.

Они вышли на улицу и сели в машину Ловунова.

Через час в роскошной квартире Виктора Михайловича Мариша, «уступив» горячности хозяина, позволила ему поцеловать себя в губы и залезть под юбку. А спустя еще некоторое время уже принимала душ в просторной ловуновской ванной.

Стоя под горячими струями, Мариша вспомнила, как страстно они резвились когда-то с Вованом в таких же «водяных» условиях. Она собралась позвать Ловунова, хлопотавшего в кухне, к себе под каким-нибудь предлогом. Для удачно заловленного напарника митрополита Гоняева у Мариши была в запасе целая секс-программа.

Глава 5

Генерал Белокрылов после гибели Котовского, Пули, Дардыка остался без своей спецбригады. Дико было, что растаяла она не в боях с противником, а полегла в поединке с одним-единственным отчаюгой — бывшим диверсантом-разведчиком Евгением Ракицким. Размышляя об этом, генерал пришел к выводу, что профессионалов может истреблять только профессионал.